Сергей Соболев - Вживленный «Чип контроля» [Марш-бросок]
Переговорив с конторой, Валера вернулся к Леонтьичу. Уселся на поваленное дерево, но не так чтобы рядом. Леонтьич молчал, глядя куда-то за горизонт; Швец, не зная, о чем говорить, также хранил молчание.
Петр Леонтьевич, по крайней мере в последние годы, был мужчиной тихим, смирным, но с тараканами в голове. Проживает он в четырехкомнатной квартире на Кутузовском проспекте совместно с семьей своей падчерицы Анны Тимофеевны; последняя несколько лет назад оформила над ним опеку и приватизировала квартиру, выделенную когда-то «Юрием Владимировичем» (надо полагать, Андроповым) – ее отчиму, в свою собственность. Швец знал о нем немногое… Знал, что Леонтьич служил в КГБ и что вроде бы он был адъютантом или помощником Цвигуна, генерала армии, родственника Брежнева и первого зама самого Андропова на посту председателя Комитета госбезопасности. В начале восьмидесятых его начальник вроде бы застрелился. Анна Тимофеевна, когда он был у них в доме в последний раз, проговорилась, что у отчима в восемьдесят втором году был нервный срыв, повлекший за собой лечение в психоневрологическом диспансере; после чего последовало увольнение в запас в звании полковника госбезопасности… А ведь именно в восемьдесят втором произошел несчастный случай с Цвигуном… Размышляя над всем этим, Швец предположил, что Леонтьич, опасаясь «оргвыводов», сам залег в «дурку»… Так оно было на самом деле или нет, не суть важно. Сейчас у этого человека действительно случаются «затмения»… определенно, не все у него в порядке с головой.
Обычно он – Леонтьич – сидел в кресле и жил себе тихо, как гриб. Но порой исчезал из дому, руководствуясь какими-то собственными соображениями. Леонтьич был не первым подобным типажом в практике Швеца – существует множество причин, по которым люди, молодые и старые, уходят, даже бегут из дому, а потом еще и прячутся от своей родни, – начиная от семейного конфликта и заканчивая скрытым до поры нервным недугом или тяжелой наркозависимостью. Но Леонтьич был самым ярким, экзотичным образцом из всех, кого знал Валера… Экс-гэбист водил дружбу с теми, кто ошивается или подрабатывает возле городских кладбищ, выпивал с какими-то знакомыми ему бомжами и с ними же в каких-то закутках и брошенных строениях спал… И еще он любил наведываться в Бутово, сидя у водоема или в другом месте, откуда видны крепость и ближние окрестности.
– Почему, почему… почему мне господь не дал детей? – послышался вдруг глухой, чуть надтреснутый голос. – Нет, не чужих, а своих, плоть от плоти?.
Что-то в прозвучавшем только что голосе, в самом тоне, было такое, что Валеру мороз по коже пробрал.
– У Абросимова были дети… даже двое! У моего отца был я. Вот… даже у них были детки! А я… а мне-то… мне – за что?!
Не зная, как себя вести, Швец потянулся за сигаретами, щелкнул зажигалкой, закурил… Расстрельный тридцать седьмой Леонтьич застать не мог; вернее сказать, он родился именно в ту пору, когда здесь, в Бутове, расстреливали ежедневно, массово, по спискам.
В прошлый раз, месяца четыре назад, он разыскал экс-гэбиста, малость повредившегося мозгами, здесь же, в Бутове. Вообще-то Леонтьич и сейчас, хотя сильно не в форме, особенно не треплет языком. Но тогда он молол, разговаривая сам с собою, всякую всячину, не обращая внимания на молодого человека в цивильном, который, как и сейчас, дожидался, пока за ними не пришлют машину… Из услышанного тогда можно было сделать вывод, что Абросимов был здесь, на полигоне в Бутове, какой-то крупной шишкой. Что он лично участвовал в расстрелах и что его до жути здесь все боялись. По-видимому, все же дело обстояло в конце сороковых или в начале пятидесятых годов, когда здесь, хотя и не так массово, как прежде, тоже исполняли (тех, кто служил в ОГПУ-НКВД в тридцатых, почти целиком зачистили еще до войны). Здесь же, на закрытом чекистском объекте, несколько лет служил отец Леонтьича и тоже, кажется, был отнюдь не рядовым гэбистом. А с ними, с офицерами госбезопасности, здесь проживали также и их семьи…
Мальчишки любопытны, и вполне вероятно, что вопреки существовавшим здесь некогда строгим порядкам тому же Леонтьичу, который тогда был мальчиком Петей, довелось подсмотреть нечто такое, что до основания потрясло его психику.
– Зверь он был, сущий зверь, – словно иллюстрация к размышлениям, прозвучал надтреснутый голос. – Абросимов… да… Все его боялись! Даже мой отец, думаю, опасался этого человека. Альбинос он был: светлый, а глаза черные, как уголь! В темноте, бывало, встретишь на улице, кажется, что очи его горят, как два адских уголька… И собака у него, с теленка ростом, тоже была «альбиноской». Немецкая овчарка, но светло-серая, почти белая, с красными глазами… Однажды вечером – видно, прогуливал своего цербера – он меня застукал за «периметром». Я хотел было перемахнуть через забор, но не смог с места сдвинуться!. Как спарализовало всего от страха. И тут же… упал в обморок! Страшная это была парочка, Абросимов и его зверюга! Как посмотрит на тебя, так и обожжет всего – то ли холодом, то ли пеклом!.. Он тогда приволок меня домой… едва живого! У меня даже речь на несколько дней отнялась! Передал меня отцу, а сам рассмеялся. «Я, – говорит, – Леонтий, такую силу имею, что могу человека одним взглядом на месте пришлепнуть»…
Фамилия Абросимов Валере показалась знакомой. Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где и при каких обстоятельствах он ее слышал… Но отвлекся, вспомнив, для какой именно цели он здесь находится.
Уже когда они шли к машине, прибывшей за ними, Швец неожиданно даже для себя поинтересовался.
– А этого… Абросимова, его что, осудили?
Леонтьич, хотя и не сразу, отозвался:
– Нет, что ты… Это ты, служба, нашего «альбиноса» с Абакумовым, верно, спутал. Да, такие, как Берия, Абакумов… они оказались не очень умными людьми. – Он неприятно, как-то механически усмехнулся. – Запомни, служба, исполнители всегда нужны. Эх, парень… Был бы жив Хозяин, мы бы всех вас мигом в затылок построили! И тогда в стране был бы полный порядок.
Глава 6
БАБА С ВОЗУ, КОБЫЛЕ ЛЕГЧЕ
На оформление документов ушло около часа. Анна Тимофеевна подъехала к зданию УВД практически в одно с ними время. После того, как ей оформили пропуск, эта сорокалетняя, чуть полноватая женщина поднялась в кабинет Швеца, где ее дожидался «папа» – Леонтьич все это время сидел на стуле у окна и напоминал старого сонного филина.
Анна Тимофеевна написала соответствующую заяву. А уже сам Швец позаботился о том, чтобы и бумага эта была зарегистрирована и проведена через отчетность «как надо». И чтоб было заведено розыскное дело по факту обращения в милицию родственников Леонтьича – вот и срубил «палку».
Улучив момент, женщина попыталась сунуть конвертик с деньгами. В прошлый раз, в феврале, она тоже пыталась всучить Швецу «премию» – двести долларов.
Но Валера вновь отказался от благодарственных подношений; он не мог взять деньги у этих людей: ему сразу мерещились золотые коронки, вырванные у своих жертв энкавэдэшниками… А еще драгоценности, меха, иные предметы роскоши, изымавшиеся у арестованных при обыске или в ходе конфискации имущества и поступавшие затем в спецмагазины или спецраспределители, где паслись сами гэбисты и их жены, алчно скупающие, впрок, за бесценок, вещи и ценности тех, кому в дьявольской лотерее выпал проигрышный билет… Возможно, он был не прав. Но есть «премия» и «премия»… Что значит – «деньги не пахнут»? Еще как пахнут: кровью, порохом, самим запахом смерти.
Когда все формальности были соблюдены, Швец сухо попрощался с Анной Тимофеевной, которая повела своего отловленного милицией родственника к машине. Валера про себя решил, что Леонтьич не столько псих, сколько моральный урод. Открыв форточку, чтобы хорошенько проветрился кабинет, он покинул «офис» и отправился в ближайшую столовку.
После обеда Валера прогулялся к ближайшему киоску, высосал банку пива, после чего здоровье его, пошатнувшееся было после вчерашней выпивки, окончательно пришло в норму.
– Валера, тебе звонила какая-то женщина, – проинформировал его коллега, когда Швец вернулся в отдел. – Я сказал, что ты ушел куда-то по делам…
– Она как-то представилась?
– Нет. Я спросил, но она уже положила трубку.
«Надеюсь, это не Змеюкина», – подумал Швец, и в этот момент раздался телефонный звонок.
Но звонили не по городскому или внутреннему, а на его личный сотовый телефон.
– Капитан милиции Швец? – раздалось в трубке. – Алло… Вы меня слышите?
Валера про себя чертыхнулся. Похоже, это Данилова… Да, определенно ее голос. Вот только в нем появились какие-то новые нотки… властные, едва не приказные.
– Э-э… Да, я вас слышу. Минутку.
Пока он мучительно соображал, какую бы ему сейчас отмазку ей бросить, женщина сама напомнила о себе, целиком взяв инициативу в свои руки.
